Ряд событий подтверждает это суждение. Петроградские большевики сознавали, что с Дикой дивизией и III кавалерийским корпусом им не справиться. Уж если во время июльского восстания «кучка казаков», т. е. сотня графа Ребиндера, «и еще сохранивших дисциплину солдат спасла от разгрома Таврический дворец»
[3088], тысячи конных кавказцев тем более спасли бы теперь Мариинский дворец! Мобилизовать солдат и рабочих, разочаровавшихся в «наймите германского кайзера» Ленине, большевистская Военная организация уже не могла и в страхе обратилась к другим методам: в чрезвычайной спешке составила мусульманский «приветственный комитет», чтобы перехватить кавказских конников на подходе к столице и убедить их в бессмысленности «братоубийственной войны». Поскольку разгром правительственной резиденции и захват государственной власти явно исключались, она сосредоточила усилия на возможности ликвидации Ставки: в то время как III кавалерийский корпус Крымова эшелонами ехал из Великих Лук в Лугу, при штабе Западного фронта в Минске по указанию Керенского под командованием полковника Короткова
[3089] «был сорганизован чисто большевистский карательный отряд, который должен был разгромить Ставку»
[3090]. Он имел задание арестовать Корнилова. 30 августа этот сводный отряд из трех родов войск двигался от Орши к Могилеву; генерал Алексеев остановил его авангард на станции Лотва в 15 верстах от Могилева. Предотвратить его столкновение с силами Ставки удалось лишь благодаря тому, что Корнилов и его сотрудники, вняв настойчивым увещеваниям Алексеева, 1 сентября отказались от сопротивления и согласились на свой арест и военно-судебное расследование своего дела чрезвычайной комиссией под председательством главного морского прокурора И. С. Шабловского.
28 августа Керенский попросил генерала Алексеева о посредничестве, чтобы не допустить «атаки» Крымова на Петроград. Так как по распоряжению Некрасова Крымов был лишен всякой связи, Алексеев передал командиру корпуса с оказией личное письмо. В нем он ошеломил Крымова известием, что «в Петрограде все спокойно» и «никаких выступлений не ожидается», и велел ему самому срочно приехать в Петроград. Крымов, рассматривавший полученные от Корнилова указания как поручение правительства и по техническим причинам не располагавший дополнительной информацией, послушался бывшего главнокомандующего Алексеева. В Петрограде его пригласили к Керенскому, который обещал оставить его на свободе и дать ему возможность при желании вернуться к своим войскам. Но Керенский, приняв Крымова среди величественных декораций в рабочем кабинете Александра III, обрушил на него град упреков, обвинил в «измене», заявил, что он будет арестован и пойдет под суд. Затем он выставил заслуженного генерала из кабинета, не подав ему на прощание руки. Через два часа Крымов застрелился со словами: «Последняя карта спасения Родины бита. Больше не стоит жить»
[3091].
Не желая непоправимого ослабления армии внутренним расколом, Корнилов после некоторых колебаний
[3092] под влиянием Алексеева отказался от военных контрмер. Он был арестован вместе со своим начальником штаба Лукомским, а также генерал-майором И. П. Романовским, товарищем министра путей сообщения на театре военных действий генералом В. Н. Кисляковым, 2-м генерал-квартирмейстером полковником Ю. Н. Плющевским-Плющиком, вернувшимся из английской эмиграции депутатом I Государственной думы от трудовиков А. Ф. Аладьиным, несколькими офицерами Генштаба и членами исполнительного комитета Союза офицеров, еще находившимися в Могилеве. Военный смысл этой политической меры наглядно демонстрировали дальнейшие аресты: в Бердичеве, в штаб-квартире Юго-Западного фронта, по приказу комиссара фронта Н. И. Иорданского
[3093] арестовали командующего фронтом генерала Деникина, начальника его штаба Маркова, командующих армиями Эрдели и Ванновского с их сотрудниками и держали в заключении в тяжелых условиях, обещая расстрелять по законам военного времени. В результате этих арестов вслед за Северным фронтом стали практически непригодны для обороны страны Ставка и Юго-Западный фронт.
Пока по всей России шли облавы на мнимых сообщников Корнилова и тысячи «стихийных» убийств и избиений «контрреволюционных» офицеров и генералов прореживали ряды русского офицерства, Обер-Ост
[3094] и ВК
[3095] поздравляли себя с достигнутыми успехами, которые «гигантскими шагами» приближали гибель российской военной мощи. Ленин из Гельсингфорса 30 августа (12 сентября) 1917 г. прислал петроградскому ЦК письмо
[3096], на которое обычно обращают мало внимания. В нем, делая свои выводы из ликвидации «корниловского мятежа», он начинал второй этап упомянутого Троцким устранения Корнилова и Керенского. Он предупреждал товарищей о «беспринципности» реальной поддержки Керенского в его действиях против «контрреволюции», признавая, однако, что прежде она оказалась весьма полезна как тактический маневр. Но ее успехи, писал Ленин, не должны соблазнять большевиков действительно поддерживать Керенского и дальше. Хоть Керенский и проводит сейчас нужную линию, между ним и большевиками даже теперь существует большая разница: «Мы станем оборонцами лишь после перехода власти к пролетариату, после предложения мира, после разрыва тайных договоров… Ни взятие Риги, ни взятие Питера [!] не сделает нас оборонцами».
