Вследствие жестокости неблаговидной кампании по поводу военных целей Временного правительства и намеренного кровопролития на столичных улицах, которые, будучи раздуты заинтересованной стороной до масштабов «апрельского кризиса», сильно сузили поле действий для Временного правительства и вызвали изоляцию министра иностранных дел и военного министра, Милюков и Гучков 1 и 4 мая ст. ст. соответственно подали в отставку. Командующий войсками Петроградского военного округа Л. Г. Корнилов оставил свой пост вместе с ними и ушел на фронт. Корнилов распознал в военном облике апрельских демонстраций приметы подготовленного вооруженного восстания и требовал разрешения пустить в ход войска. Исполком Совета отказал ему на том основании, что вызывать и применять войска имеет право только Совет.
Уход Корнилова открыл новые просторы для агитации большевиков в столичном гарнизоне, вследствие приказа № 1 выросшем до 800 тыс. чел., из которых половина служила в нестроевых и технических частях
[2841]. На его место пришел П. А. Половцов, более молодой, нетрадиционный генерал из чиновничьей семьи, который помимо хороших связей с Гучковым завоевал симпатии Петросовета и пытался разрядить политическую атмосферу в столице подчеркнутым нейтралитетом по отношению к правительству и Совету.
По окончании «апрельского кризиса» социалисты изъявили готовность войти в правительство. А. Ф. Керенский занял в первом коалиционном правительстве пост военного и морского министра. 20 сентября 1917 г., будучи уже премьер-министром и Верховным главнокомандующим, он распорядился прекратить расследование причин апрельского восстания. Материалы предварительного следствия
[2842] показали: «1) Участвовавшие в уличных демонстрациях… партии заводских рабочих были, несомненно, организованы заранее… их знамена и плакаты… заготовлены заблаговременно, а сопровождение каждой заводской партии манифестантов… отрядом хорошо вооруженных рабочих из числа заводской (народной) милиции… явно продумано и планомерно разработано… 5) Как дневную, так и вечернюю стрельбу 21 апреля в районе Невского пр. и Садовой ул. следует отнести к вине рабочих-манифестантов против Временного правительства, в изобилии снабженных огнестрельным оружием… 6) …сами по себе надписи-лозунги на плакатах противоправительственных манифестантов вряд ли бы довели противников манифестаций до каких-либо активных выступлений, если бы самое шествие манифестирующих рабочих не сопровождалось целыми отрядами вооруженных людей и угрозами с их стороны расправиться с „буржуазией“ оружием…» Следствие не дошло до установления руководителей вооруженного восстания и его участников, ответственных за смерть и ранения посторонних людей, хотя свидетели подтверждали, что акты насилия совершались вооруженными милиционерами-«красногвардейцами». Петросовет ограничился созданием комиссии по расследованию «печальных событий», куда входили в числе прочих большевики и сочувствующие им из Исполкома: П. А. Красиков, Б. В. Авилов, Л. Е. Гальперин, а также близкий к большевикам левый эсер Я. Г. Блюмкин
[2843]. Эта комиссия объявила «инцидент исчерпанным».
23 апреля (6 мая) — наступление Нивеля 5 мая остановилось, и Людендорф на время освободился от самой тяжелой из своих забот — Ленин обещал в «Правде», что «пролетарии» от своих целей не откажутся и за «апрельским кризисом» последуют другие «кризисы»: пролетариат отныне, ради свержения Временного правительства и прекращения войны, будет усиленно сплачивать собственные ряды. Это публичное заявление Ленина звучало как заверение в адрес Людендорфа, что он не перестанет стремиться к захвату власти, не получившемуся в первый раз, но теперь подготовится лучше. Оно было призвано показать Людендорфу, который находился «в напряжении», что по крайней мере на этого союзника он может «полагаться». Соответственно на всероссийской конференции большевиков (Петроград, 24–29 апреля 1917 г.) Ленин поднял «вопрос о необходимости упорной работы по скорейшему вооружению рабочего класса и подготовке борьбы против Временного правительства за власть Советов во всей полноте»
[2844], возвестив тем самым, что будет добиваться поставленных целей при очередной попытке.
Германское ВК поддержало апрельское восстание Ленина рядом параллельных инициатив. «Когда город [Петроград] захлестнули вооруженные демонстрации солдат и матросов, организованные штабом Ленина, — писал впоследствии Керенский, — к немцам на линии фронта под белыми флагами явились никому не известные русские парламентеры»
[2845]. По мнению Керенского, это служило еще одним свидетельством некоего тайного соглашения между Лениным и Людендорфом. 25 апреля представитель Министерства иностранных дел в Большой ставке барон фон Грюнау по поручению Людендорфа сообщил рейхсканцлеру о состоявшихся переговорах с «представителями русского фронта». Эти переговоры о перемирии застопорились, когда в Петрограде провалилась попытка восстания. Людендорф, весьма заинтересованный в их прогрессе, рекомендовал своему бывшему 1-му офицеру в штабе 8-й армии, а ныне начальнику штаба Обер-Оста Максу Хоффману добиваться, чтобы русские: 1) удалили из зоны боевых действий английских и французских агентов; 2) прислали представителей от отдельных армий, с которыми командование могло бы продолжить переговоры. Это указание Людендорфа предполагало, что Обер-Ост поддерживает с «представителями русского фронта» постоянную связь и способен оказать на них влияние. 7 мая исполняющий обязанности представителя МИД в Большой ставке Лерснер, опять по поручению Людендорфа, доложил в Берлин о появлении 4 мая русских парламентеров в расположении передовых линий 8-й армии под командованием генерала Эйхгорна. Они обещали в тот же день отправить в Петроград двух курьеров, чтобы вызвать на фронт «ближайшего сподвижника Чхеидзе Стеклова» для переговоров с германскими представителями. Парламентеры советовали германской стороне сделать переговорщиками социал-демократов, а в проектах договора избегать слова «аннексии», поскольку российская сторона таковые признать не сможет. По словам Лерснера, Людендорф просил назначить надежного социал-демократа, уравновесив его членом национальной партии, а сам склонялся к кандидатуре бывшего военного атташе в Париже капитана фон Винтерфельда, который теперь служил квартирмейстером в Митаве, предоставляя канцлеру выделить в помощь переговорщикам молодого дипломата, сведущего в подобных процедурах (вероятно, он думал о Курте Рицлере). Проводить переговоры Людендорф предлагал в Риге, Митаве или каком-нибудь другом месте поблизости и обещал, для виду сообразуясь с «духом Циммервальда», заменить слово «аннексия» на «уточнение границ».
