Вопрос был неверно поставлен и потому завел исследователей в этот тупик. Как намекал в своих поздних воспоминаниях (1963) Фриц Каэн, сохранившиеся документы рисуют обманчивую картину. Они не отделяют лежавшее в основе акции давнее решение заслать в революционный Петроград Ленина с его профессиональными революционерами для переворота и заключения мира от момента его осуществления. Принципиальное решение приняли военные ведомства, налаживая сотрудничество с Лениным на время войны, оно следовало желанию Ленина с иностранной помощью захватить власть на родине и составляло базу для сотрудничества вплоть до заключения мира; дату и условия возвращения Ленина в Россию предполагалось определить в зависимости от хода военных действий, и на четвертом году войны такая необходимость возникла в связи с неожиданным развитием Февральской революции. Суматоха вокруг возвращения Ленина, которая нашла отражение в документах различных германских гражданских инстанций за весенние месяцы 1917 г., превратив их в непролазные дебри противоречивых приписываний и притязаний, возникла после конфиденциального ознакомления этих инстанций с уже давно существующим решением и касалась только способа и сроков его выполнения. И то и другое, так же как изначальная договоренность, входило в компетенцию военных учреждений.
Неудивительно поэтому, что — вопреки лихорадочной дипломатической переписке, которая большинство историков заставила предполагать, будто заправляли всем рейхсканцелярия, Министерство иностранных дел и германское посольство в Берне, — первые и решающие, вполне заметные импульсы к организации транспортировки «возвращенцев» исходили от военных уполномоченных отдела IIIb ВК.
Их агент в Берне Карл Моор взялся установить первые контакты со швейцарскими властями и добился возможности составлять и утверждать группу Ленина и последующие эшелоны реэмигрантов
[2661]. Его критерии отбора отвечали цели ВК: хотя официально при зачислении в эти эшелоны не делалось различия между политическими партиями и направлениями
[2662], на практике выезжали одни большевики и циммервальдские «интернационалисты», готовые тем или иным образом бороться за необходимое немцам срочное прекращение войны
[2663]. 29 апреля Людендорф лично подключился к делу, запросив у военного атташе фон Бисмарка точные сведения о численности и характере эмигрантских транспортов, которые он, со своей стороны, хотел передать Министерству иностранных дел. Он указал, что не намерен пропускать через Германию «явно антигермански» настроенных русских, и получил от фон Бисмарка заверения, что «готовятся к отправке только такие русские, которые работают на мир»
[2664]. Как осведомитель ВК Карл Моор снабдил комментариями список отъезжающих от 25 июня 1917 г., рекомендуя некоторых из них особому вниманию германских властей
[2665]. Этот эшелон, ок. 205 чел., состоял — за исключением одного декоративного бундовца, одного «толстовца» и одного эсера из «интернационалистической группы» (Гавронского) — только из большевиков. Из них Г. Л. Шкловский отмечен как «очень близкий друг Ленина», собирающийся в России служить «революции, своей партии и делу мира». М. Г. Бронский, представитель польской социал-демократии на Кинтальской конференции и соратник Ленина по революционизированию Швейцарии, ехал в Петроград под русским псевдонимом «д-р Варшавский» как «противник партии Розы Люксембург» — характеристика, доказывающая, как далеко уже зашла изоляция, в общих интересах Людендорфа и Ленина, антивоенной деятельницы Люксембург, и отбрасывающая мрачную тень на ее дальнейший жизненный путь: Моор во время ареста и убийства Люксембург и Либкнехта в январе 1919 г. находился в Берлине по поручению Ленина и, постоянно сотрудничая со сторонниками Людендорфа в германской армии, вместе с Карлом Радеком активно действовал за кулисами событий; настоящий Варшавский (Адольф-Георг Саулович Варшавский, псевдоним Адольф Ежи Варский) в 1920-е гг. на правах «старого друга Розы Люксембург» взял на себя задачу адаптировать взгляды убитой на русскую революцию для большевистского употребления, т. е. грубо их фальсифицировать.
В лице Фрица Платтена — вместо ничего не подозревающего энтузиаста Роберта Гримма — Ленин протолкнул на роль официального руководителя переговоров еще одного работавшего в Швейцарии немецкого агента
[2666], вызвав «бурю негодования»
[2667] среди русских эмигрантов. Платтен, следовавший ленинским указаниям до мелочей
[2668], предъявил германскому послу барону фон Ромбергу составленный Лениным договор об условиях проезда
[2669], который Ромберг принял без возражений
[2670]; Платтен пропагандировал выдумку об экстерриториальном эшелоне для обмена русских эмигрантов на немецких пленных в России
[2671], ограждал группу Ленина при проезде через Германию от немецких профсоюзных деятелей и, давая показания следственной комиссии Бернского эмигрантского комитета, который справедливо подозревал Ленина в тайном сговоре с германскими ведомствами, «ручался головой», что ни один из пассажиров «не сносился с германскими властями»
[2672]. Свое служебное задание ехать с Лениным до Петрограда, чтобы там оставаться в его распоряжении в качестве связного, Платтен не смог выполнить сразу — информированные английские офицеры задержали его на российской границе и отправили назад
[2673], однако после захвата Лениным власти он к нему приехал и служил вождю революции и главе правительства своего рода телохранителем
[2674].
