17 февраля. Совершенно один на «Полоске». Артобстрел несколько слабее. До 1 часа читал Гиппократа, русский перевод, изд. 1936 г.: клятва, Закон, о враче, о благоприятном поведении, наставления… С 1 часа готовился к отправке на заседание Гигиенического общества в Педиатрический институт.
21 февраля. День, как и все предыдущие. Много времени и сил поглощает уборка квартиры (вымыл пол в одной комнате, колка дров, заправка печей). Только вечером пришла (от Финляндского вокзала пешком из-за воздушной тревоги) Зиночка, а за ней позднее и Любочка. Стараниями Зиночки пили чай и обедали (вечером) вполне благоустроенно.
23 февраля. Артобстрел в районе больницы им. Либкнехта. Шрапнели рвались на виду, перед окнами, над Невой. Из-за остановки трамвая не мог уехать домой, остался на ночь у Екатерины Ильиничны.
24 февраля. Утро в чудесной культурной обстановке: электричество, академическое издание Лермонтова. Прекрасный завтрак. В 8 утра попал в трамвай № 30. На «Полоске» совершенно один. В 2 часа встретился с Зиночкой. С 2½ до 6 часов заседание у Ю. А. Менделевой. Обсуждался мой доклад. Нужно написать постановление Правления о штатах кафедр и о кооптации.
Вечером на «Полоске» один. Вёл безуспешную войну с крысами. Одолевают, грызут все двери. Подготовил к ужину 3 куска хлеба на столе. Отлучился на время в кабинет, вернулся, хлеб уже утащен. Ночью поднят был стуком. Искали из штаба к командиру дивизии живущего у нас, но не ночевавшего дома полковника.
25 февраля. Целый день неотлучно дома. Немного занимался. Пилил и колол дрова. Беспредельно расстроен гнусным варварством — весь день ломают дом Бедунковичей, невзирая на все ходатайства, слёзы, мольбы глухих старух, в нём живущих. Уже близится весна. Топлива кругом неиспользованного очень много. Теперь возможен уже подвоз торфа из Синявина, но бездушные мерзавцы-бюрократы делают своё подлое разрушение.
28 февраля. Без мучительного волнения и негодования не могу видеть разрушение дома Бедунковичей.
4 марта. В 12 часов воздушная тревога. Только к 3 часам добрался до Дома учёных. У набережной огромные корабли. Колоссальные разрушения замечательных домов с колоннадами в районе Круглого и Аптекарского переулков. Дом учёных — убогий, полупустой, жалкий. Внёс членские взносы (150 рублей). Столовая — харчевня в ночлежном доме или даже нечто много худшее. После двухчасового ожидания — борщ с «хряпой», совершенно несъедобный. Домой обратно на «Полоску» в 6½ часов.
18 марта. Утром с 7 до 9 часов уборка комнаты и надворные работы. Осмотр «зруйнованного» Богдановского участка. Удручает картина бессмысленного разорения, разрушения и расточения. Поистине — унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла.
23 марта. Днём сломали наш забор. Ломают маленькую хибарку Бедунковичей. Отправился говорить с начальником бригады взломщиков и разрушителей. Весь двор среди груд снега и сколков льда завален книгами, рукописями, чертежами, альбомами. Вандалы были более милостивы. Разговоры бесполезны. Трудно отделаться от безнадёжного отчаяния.
24 марта. Утром собирал и кое-как временно ставил забор. Готовил завтрак и обед. В 11 часов ходил в милицию для заверки учётного листка (потратил на это полтора часа). Получил затем в «Горелом» хлеб. На № 18 и № 3 к половине второго дня — в Зубоврачебный институт. До половины третьего прилаживание ремонтированного протеза верхней челюсти с применением нового метода — нанесения на протез растворимой мастики. Кажется, чудесный метод. В хозяйственной части 2-го ЛМИ заверил учётный листок. На кафедре подготовил к сдаче в библиотеку «Больничное дело» и «Советское здравоохранение». День без осмысленного содержания. Пустое, ненужное никому барахтанье. «Не трать, куме, часу, спускайсь до дна»?
Ночью, как и в предыдущие ночи, длительные, повторные воздушные тревоги, разрушенные дома на ул. Мира. Чрезвычайно дружно, интенсивно бьют наши зенитки.
25 марта. Вслед за заходом солнца — воздушная тревога. Защитная работа зениток всю ночь.
26 марта. Смотрел кино «Сталинград». Непостижима выносливость человеческих нервов. Обращает на себя внимание полное отсутствие на экране какой-либо санитарной тематики и слабо представлены сцены сдачи немецкого командования. Изумительно искусство кинооператоров и их смелость.
28 марта. Приезд Зиночки. Нагромождение всё усиливающихся в своей тяжести и невыносимости неприятных положений и известий. Резкое ухудшение здоровья Любови Карповны из-за недостаточного питания в госпитале, ошеломляющая неприятность у Любочки
[326]. Немилой становится «Полоска» с постылыми картинами разрушения вокруг: слева — дома Бедунковичей, а справа — Богдановых.
29 марта. К постановке темы (на 1943 год) по коммунальной гигиене — «Обследование внутриквартальных и других пустырей в жилых районах города и выработка на основе данных этого обследования плана восстановительных работ»…
30 марта. В 1 час вышел из дому, чтобы попасть к 3 часам на кафедру до заседания. На № 20 доехал почти до военно-медицинской клиники, но тут воздушная тревога. Прошёл через Литейный мост, у Кирочной не был пропущен из-за воздушной тревоги. Только к половине 4-го добрался, наконец, во 2 ЛМИ. Сильный артобстрел. Новая воздушная тревога. До заседания успел получить продкарту на апрель. Переговоры с Захарьевым о желательности постановки доклада о подсобных прибольничных хозяйствах. В 5 часов в актовом зале открылось заседание Гиг[иенического] об[щест]ва моим вступительным словом.
Вечером опять новая, четвёртая воздушная тревога и артобстрел. Ночевал на Михайловской. Зиночка, как всегда, несмотря на усталость и боли, всё наладила, обеспечила уют и покормила.
1 апреля. Боль и огорчение доставило мне созерцание ужаса разгрома на месте небольшой бани, дома и сада Вали и Толи Бедунковичей: бессмысленно какими-то вандалами сломлена, порублена на части большая серебристая ель, такая чудесная, стройная, красивая — порублена в куски, валяется в грязи.
3 апреля. Утром — наружные работы по ограждению и приведению в порядок «Полоски». Снег уже совсем растаял. Земля оттаяла сантиметров на 10. В момент, когда вышел, чтобы ехать в город, — воздушная тревога. Вновь занялся наведением порядка во дворе. Всё усиливается и нарастает ни на минуту не дающая покоя тревога за здоровье Любови Карповны и за Любочку. Ведь со среды, т. е. более трёх дней, от Зиночки никаких вестей. В 1 час — новая воздушная тревога. Не дождавшись её конца, отправился к трамваю. Только в 3-м часу кончилась третья в[оздушная] т[ревога]. Было уже поздно и мало надежды попасть во 2 ЛМИ и ГИДУВ. Решил хотя бы поговорить по телефону. На № 20 и 30 в 4 часа доехал до больницы Либкнехта. У Екатерины Ильиничны — чистая, залитая солнцем, с видом на Неву и Смольный, комната. Подлинная культура быта, распространяющая вокруг себя атмосферу устроения, налаженности. Всё это окружение будит внутренние настроения душевного отдыха, точно как в болезни — рождается надежда на выздоровление. Точно перестаёшь чувствовать непрестанно преследующую развёрстую пустоту, бездну без всякого содержания.
