Книга Алая гроздь турмалина, страница 32. Автор книги Людмила Мартова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Алая гроздь турмалина»

Cтраница 32

К концу второго часа Балуевский, начавший испытывать ставшее привычным стеснение в груди, возникавшее при излишних физических и эмоциональных нагрузках, хотел уже откланяться, когда был подозван хозяином дома к печи в гостиной, в которую они вернулись, кажется, по третьему разу. Уставший Павел Дмитриевич остановился у окна, чтобы отдышаться, а Евгений Васильевич осматривал печь, вдруг издав приглушенный возглас.

– Что такое? – встрепенулся Балуевский, чувствуя, как ледяной ком, вставший за грудиной, постепенно начинает таять. – Вы что-то нашли, Евгений Васильевич?

– Сам не знаю, – ответил Богданович, – посмотрите-ка сами, любезный Павел Дмитриевич, на этой печи одна из плиток имеет орнамент, чем отличается от всех остальных.

Подошедший Балуевский с изумлением обнаружил практически в самом верху печи едва видный, но все-таки различимый знак, представляющий собой родовую эмблему династии Палеологов, правящих Византийской империей. Откуда взялся этот знак и что он означает? За грудиной снова похолодело, но теперь не от сердечной боли, а от близости разгадки.

– Давайте проверим, не тайный ли это знак, – предположил Павел Дмитриевич, чувствуя, как быстро и неровно забилось его измученное болезнью сердце.

Не заставляя просить дважды, Богданович протянул руку, пробежался пальцами по белому кафелю, чуть нажал на выпуклые линии. Раздался тихий щелчок, плитка отошла в сторону, открывая небольшое углубление, однако, проверив его, они вынуждены были констатировать, что найденный ими тайник пуст. Если рубин Цезаря когда-то и покоился в нем, то Стедингк явно ошибся, полагая, что за столько лет неведомый злоумышленник или случайный посетитель не забрал драгоценный камень из тайного укрытия.

Вскоре после этого Павел Дмитриевич вернулся в родной город, поселился в своем доме и перенес второй сердечный приступ, надолго приковавший его к постели и навсегда изменивший ежедневное наполнение жизни. В своей комнате Павел Дмитриевич провел почти всю зиму, только весной получив разрешение врача выходить из дома на краткосрочные прогулки. О тайне, которую ему так и не удалось разгадать, он совершенно позабыл, и снова столкнулся с ней совершенно случайно, причем в самом неожиданном месте – доме своего друга Яковлева.

Обычно они беседовали с Николаем Пантелеевичем в его кабинете, однако в этот раз супруга городского главы настояла, чтобы гостевой визит состоялся по всем правилам и в ее присутствии. Чай накрыли в гостиной, и, войдя в нее, Павел Дмитриевич чуть не лишился дара речи, потому что увидел печь, украшенную античным воином, точно такую же, как в питерском особняке, который он осматривал с генералом Богдановичем.

Сердце снова забилось неровными толчками, и Балуевский приказал самому себе успокоиться, чтобы не вызвать новый сердечный приступ. Доктор предупреждал, что любой из них может стать для него последним.

– Какая у вас интересная печь, Николай Пантелеевич, – сказал он, усевшись за накрытый стол и сделав глоток горячего и душистого чаю. – Нехарактерная для русской глубинки.

– Сам удивлен, – ответил Яковлев. – Прежний владелец, продавший нам особняк, говорил, что именно на таких печах настаивал его отец. Якобы он видел их в одном из богатых домов Санкт-Петербурга и возжелал иметь точную копию.

– То есть печь не одна? – сердце бежало вскачь, норовило выпрыгнуть из груди. Павел Дмитриевич почувствовал, что начал задыхаться.

– Четыре. По одной в каждой гостиной. Выполнены с большим мастерством, надо признать. Красиво, хоть вы правильно заметили, что необычно.

– И все одинаковы?

– Да в том-то и дело, что все четыре разные. Отличаются искусно выполненными барельефами. Вот здесь, как вы изволите видеть, воин, в четвертой гостиной тоже, а в двух остальных – прекрасные дамы. Да если хотите, я с удовольствием вам их покажу.

Несмотря на противную слабость, Балуевский должен был посмотреть на печь в гостиной номер три. Откуда-то изнутри в нем поднималась волна убеждения, что он увидит в верхнем ряду плитку с эмблемой Палеологов. В том, что за ней скрывается вход в маленький тайник, он тоже был уверен, вот только как это проверить? Изучив фигуру танцовщицы в гостиной номер два, которую он, разумеется, легко узнал, на нетвердых ногах Балуевский, наконец, оказался в нужной комнате и, опершись на протопленную печь, потому что силы почти совсем оставили его, поднял глаза. Эмблема Палеологов была именно там, где ей и надлежало, занимая то же самое место, что и в питерском особняке Мятлевых.

Интересно, хранится ли за ней рубин Цезаря или это все плод его старого больного воображения? Боль за грудиной нарастала, выгоняя остаток воздуха из легких.

«Если я сейчас умру, то никто никогда не узнает тайну похищенного у императрицы рубина», – успел подумать Павел Дмитриевич, и упал на пол, потеряв сознание.

Третий сердечный приступ опять приковал его к постели на несколько месяцев. Помимо мучившей его боли в груди и непроходящей слабости, которая позволяла лишь с трудом доходить от кровати до окна, Павла Дмитриевича ужасно волновала и тайна дома Яковлева, которую он не успел разгадать. Благодаря помощи сына, он раздобыл и прочитал архивные документы, касающиеся Александра Францевича Штольцена, который построил дом нынешнего главы города. Вот только ответа на вопрос, мог Штольцен забрать рубин в доме Мятлева и спрятать его в специально построенном для этого точно таком же тайнике, или все это было не больше, чем совпадением, бумаги не давали.

Каждый день Балуевский думал о том, что надо бы написать Яковлеву, и не мог себя заставить доверить столь щекотливое дело бумаге. В порядочности Николая Пантелеевича он не сомневался – о добродетелях Яковлева в городе ходили легенды. Ни при каком раскладе он не присвоил бы рубин, принадлежавший императорской семье, конечно, при условии, что этот камень существовал не только в воспаленном воображении бывшего российского консула Балуевского. Вот только Павел Дмитриевич многое бы отдал, чтобы присутствовать, когда волшебная плитка издаст характерный щелчок, который он так хорошо помнил. Ради этого стоило потерпеть в надежде на скорое выздоровление.

Проснувшись поутру 30 июня, Балуевский внезапно почувствовал прилив сил. Грудь не болела, дышалось свободно, он чувствовал себя так хорошо, что даже позавтракал не в постели, впервые за долгое время выйдя в халате в столовую. После завтрака приняв лекарства, он сел у окна в своей спальне, и вдруг понял, что письмо Яковлеву должен отправить сегодня же.

Откладывать больше не хотелось. Поглядывая на шевелящиеся за окном на ветру листья, Павел Дмитриевич четко и обстоятельно, как умел только он, описал своему другу Николаю Пантелеевичу всю историю пропавшего рубина, а также свой визит в питерский дом Мятлевых, где им был обнаружен тайник в печи, украшенной барельефом музы с лирой в руках. И о том, что печи в доме Яковлева точь-в-точь такие же, и о изображенной эмблеме Палеологов он сообщил тоже, убедительно прося своего дорогого друга Николая Пантелеевича проверить гипотезу о существовании в его печи тайника и наличия в нем драгоценного камня.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация