– «Фильтровать базар…» – словно на вкус попробовал господинчик новое для него словосочетание. – Интересное выражение. Это где же подобным образом изъясняются?
– А в тех местах, откуда я прибыл.
– Имеется в виду далекое будущее? Двадцать первый век? Две тысячи семнадцатый год, если я не ошибаюсь?
– Вот именно.
– Что ж! Тогда вдвойне интересно с вами поговорить. Торжественно обещаю, что я вашего положения не ухудшу, сколь нелицеприятные сведения вы мне ни сообщите… Кстати, вы меня не узнаете?
– Если честно, то нет. А вы – кто?
– Представлюсь вам чуть позже. А в лицо, значит, никак? Стало быть, я в будущем не сделал впечатляющей карьеры?
– Если это вас утешит, я не особо пристально интересовался историей позднего СССР – впрочем, как и раннего. Что было в шестидесятые-семидесятые годы – знаю очень поверхностно… Брежнева в лицо еще определю. Ну, может, Суслова. А вас – нет, не помню. Сейчас жалею, что не изучал иконостасы.
– Иконостасы?
– Мой отец так называл фотографии вождей, которые носили на демонстрациях.
– Ваш отец… А вы здесь как бы пребываете в его теле? Но ваша сущность – оттуда, из будущего, я правильно понимаю?
– Точно так.
– Затейливо. Тогда скажите: вам такая фамилия – Петренко – знакома?
Посреди столь милого и светского разговора сердце ухнуло и дало сбой. Мысли понеслись вскачь. «Боже мой! Значит, они добрались до Вари?! Выпытали у нее (как бы страшно это ни звучало), кто такая она и ее начальник – полковник Петренко. Ужас, ужас, ужас!»
– А почему вы вдруг спрашиваете про Петренко? – по-детски переспросил Алексей.
– Вы детективы любите? «Дело пестрых», «Дело номер триста шесть»? Знаете, как там говорят? Вопросы здесь задаем мы. Итак, кто такой этот Петренко?
«С другой стороны, если я вдруг расскажу, кому и как это может повредить? Никому и никак. Петренко пребывает там, в будущем, в двадцать первом веке. Здесь он еще не родился. Значит, я просто подтвержу показания, которые дала Варя? Да, наверное. А чем это может ухудшить ее положение? Наверное, упираться вряд ли есть смысл. Скажу».
– В моем времени, в двадцать первом веке, Петренко Сергей Александрович является полковником секретной спецслужбы, которая изучает все странное и загадочное: летающие тарелки, экстрасенсорику, криптозоологию и тому подобное. Левитацию, телепатию, телекинез… Кстати, создана эта спецслужба как раз в нынешние времена, в конце пятидесятых – начале шестидесятых.
– А вы-то откуда про ту спецслужбу знаете, если она такая засекреченная?
– А я ведь в начале двадцать первого века являлся известным экстрасенсом – можно сказать, выдающимся.
– Экстрасенс – это что такое?
– Человек с паранормальными, то есть с экстраординарными способностями. Что-то вроде вашего Вольфа Мессинга, только намного круче. Поэтому комиссия эта мной интересовалась, даже изучала. – «Главное, оплошно не проговориться про Варю. Если они что-то знают, пусть спрашивают сами».
– Скажите, а вам в вашем будущем встречалась ли такая фамилия: Шаляпин Александр Николаевич?
«Да это же он сам и есть! – вдруг сообразил Алексей. – Шаляпин! Железный Шурик! Ведь он сейчас, в пятьдесят девятом году, как раз и является председателем КГБ! И все сходится. Вот ответ, почему, к примеру, эти оперативники так перед ним тянулись. Но не будем показывать вида, что я его узнал».
– Да, слышал, конечно, это имя. Тогда, в двадцать первом веке.
– И что же вам известно о судьбе товарища Шаляпина?
– Насколько я знаю, в шестьдесят четвертом году Шаляпин принял деятельное участие, наряду с Брежневым, Сусловым, Подгорным, Семизоровым, в государственном перевороте, в результате которого от власти отстранили Хрущева. Многие считали, что именно Шаляпин станет, по факту, управлять страной. Но как ни странно, этого не случилось. Брежнев потихоньку-полегоньку его от рычагов власти все-таки отстранил. Стал давать ему второстепенные должности, и все ниже, ниже. Короче, умер он – кажется, уже в девяностые – отставником-пенсионером.
– А Брежнев?
– Брежнев, хм, он правил Советским Союзом до восемьдесят второго года. Многие в наши дни, я двадцать первый век имею в виду, вспоминают его время как золотое, но на деле-то все при Лёне потихоньку гнило и разваливалось, пока, наконец, не развалилось совсем.
– А вы бы лично хотели, чтобы СССР модернизировался и сохранился?
– Сложный вопрос. В Советском Союзе много хорошего было – тяга к образованию, например. Любовь к книгам. Почти полное материальное равенство. Низкая преступность. Отсутствие супербогатых. Не случайно многие считают, что СССР – гораздо лучше России образца двадцать первого века.
– А руководители страны сейчас, в 1959-м, могут что-то сделать, чтобы все хорошее советское сохранить?
– Я думаю, пока можете. – Вот так он мимоходом причислил своего собеседника к «руководителям страны» – тот, кажется, заметил и заценил. – Только реформы вам надо начинать прямо сейчас, а не в восемьдесят пятом, как это в нашем времени случилось.
– Реформы прямо сейчас? И какие же?
– Какие начали в Китае в конце семидесятых. Допустили частную инициативу, частную собственность – сначала в небольших пределах, потом – больше.
– Частную собственность? Но тогда ведь от социализма ничего не останется.
– А от него и так ничего не останется. Если хотите, я могу, конечно, написать вам программу действий. Я ее писал для Никиты Сергеича, но он, кажется, не внял.
– Почему думаете, что не внял?
– Иначе я бы в тюрьме не оказался.
На самом деле, ни в какую программу, в сколь угодно высокие инстанции предъявленную, Данилов больше не верил. Кишка тонка у этих верных ленинцев, чудом вынырнувших из сталинской мясорубки, для каких бы то ни было реформ. И у Хрущева, и у этого Шаляпина. Фактически Алеша лишь поддерживал беседу, продвигаясь по своему собственному локальному плану. В его активе экстрасенса уже имелись два успешных побега из-под стражи спецслужб
[26]. Однако беда заключалась в том, что здесь, в пятьдесят девятом году, где он пребывал в теле отца, у него никаких паранормальных способностей не оставалось. Исчезли они. Полностью, целиком. И нечего на них надеяться.
Но как бывает у творческих людей? У того же писателя Шолохова, к примеру. Способности – они уходят, а приемы – все равно остаются. Скажем, «Судьба человека», недавно здесь опубликованная, – далеко ведь не «Тихий Дон». Но все равно цепляет, а неискушенный читатель даже и не заметит разницы, не увидит, что пропил и продал человек свой бесценный дар, не владеет он им больше.
