– Ой, совет вам да любовь.
Значит, все у них с Кордубцевым по-настоящему, и скоро в этом девичьем тельце начнет зреть будущий отец Антихриста. Как все страшно, больно, нескладно!
Они вошли под могучие и помпезные своды Казанского вокзала. У Людмилы оказался проездной, Варя попросила подождать, пока она купит себе разовый билет.
Снова электричка, а за окнами стали разворачиваться новые пейзажи: относительно обустроенные «Электрозаводская», новые дома, а потом снова луга, перелески, бараки. В вагоне народу оказалось много, сидячих мест студенткам не досталось, пришлось стоять. И довольно удушливая атмосферка царила. Тут, в Москве-1959, мылись в среднем не каждый день, как в начале двадцать первого века, а единожды в неделю – да и удобства не располагали: жили ведь в коммуналках да избах, бараках да общагах. Хрущевское пятиэтажное строительство только начиналось. Суббота, короткий рабочий день для многих считался банным. А на неделе – в лучшем случае под умывальником подмышки промакивали. И слова «дезодорант» еще никто не ведал. Поэтому запашок в местах скопления людей царил так себе. Вдобавок и курящих полно. В тамбурах человек по десять дымили. Синие клубы и в вагоны тянуло, к тому же табачный перегар разносился от одежды. Сейчас Варя привыкла, а по первости казалось: не выдержит газовой атаки в метро или кинозалах.
Зато не шлялись по вагонам продавцы и попрошайки и мало кто матерился. А если вдруг начинал невежа при попутчиках выражаться – быстро к порядку призовут, могут и на следующей станции выкинуть или милицию вызвать.
Варя рассмотрела схему на стене вагона. Станции Выхино или Ждановская на ней пока не значилось. Ее построят вместе с одноименным метро еще лет через семь. А пока за Вешняками сразу шло Косино.
Они вышли в Вешняках. Деревянная платформа, а вокруг – сельский, дачный пейзаж. Очень похоже на Тайнинку: палисадники, деревенские домики. Никаких тебе кварталов девятиэтажек, столь привычных Варе, – их начнут тут строить еще лет через десять и прокладывать новые улицы: Юности, Красный Казанец, Снайперскую, Вешняковскую. Правда, чуть в стороне возвышался уже корпус «Гипросельэлектро» и трехэтажные сталинские дома рядом, выглядящие сейчас совсем новыми. И Успенский храм. Людмила оглянулась на него, проговорила с уважением:
– Скоро Вознесение.
– Ты что – верующая? – изумилась Варя.
Тогда, в пятьдесят девятом, подобный вопрос, адресованный студентке-комсомолке, звучал так, словно ее спросили, не ест ли она на завтрак маленьких детей. Та смутилась, покраснела и залепетала:
– Да нет, конечно… Но бабушка следит за праздниками и в храм ходит… Иногда… – Вера в Бога, как тягостный пережиток, еще дозволялась неперековавшимся обломкам старого строя, но никак не молодым. Н-да, значит, такое общество мечтает сохранить и законсервировать Петренко?
Варя взяла девушку под руку:
– Пойдем, я провожу тебя.
Они дошли до натурального деревенского домика с резными наличниками, частоколом и палисадниками. Совсем скоро, не пройдет и двух пятилеток, на его месте вознесется девятиэтажная брежневская «панелька», или типовая школа, или детсад. Девушки распрощались.
– Еще увидимся? – спросила Людмила, очевидно, очарованная Варей.
– Я тебя найду, – легко соврала разведчица. Она, конечно, не собиралась с ней больше встречаться. – У тебя группа в педагогическом какая? – Эта инфа тоже пригодится, если придется разыскивать объект не дома.
Девушка ответила, а Варя запомнила. Они крепко пожали на прощание друг другу руки. Обнимашки и поцелуйчики не только меж разными полами, но и среди девушек тоже не приняты были в суровом Советском Союзе.
Кононова (она же Семугова) отправилась домой.
Если б она знала, что ее там ждет, верно, поторопилась бы.
Советская печать:
Трудящиеся Советского Союза! Боритесь за выполнение и перевыполнение семилетки каждым предприятием и стройкой, каждым колхозом и совхозом! Успешное выполнение семилетки – залог дальнейшего повышения материального благосостояния и культурного уровня народа!
Слово узбекских хлопкоробов.
Первый матч в Москве. «Раньше обычного пришел в нынешнем году футбол к москвичам…»
«Инюрколлегия» по находящимся в ее производстве наследственным делам разыскивает.
По делу Матрены Ивановны Волковой – ее сына, Кузьму Ивановича Волкова.
По делу Ивана Халфина (Джона) – его родственников.
О движении третьего искусственного спутника Земли.
* * *
– На выход, без вещей. Лицом к стене, руки назад.
Сегодня Данилова выводили из камеры во внеурочный час. Допроса почему-то не было, хотя по сложившемуся распорядку полагался вроде бы встрепанный «Космонавт», сподвижник Королева, Флоринский. Но – нет. Может, у него неприятности после тех разговоров, что вел с ним Данилов? Его арестовали? Или решили не допускать больше к арестанту? Спрашивать у конвоиров было бесполезно – все равно не скажут.
Однако никаких команд не следовало. Валяться на шконке никто не запрещал. В положенное время дали завтрак, затем – обед. И вот теперь, около часу дня:
– Вперед!
Куда его ведут? Бесполезно спрашивать. Все равно не скажут.
Вот неожиданность! Спустили по лестнице вниз. Вывели во двор. Там свет, высокое синее небо. И – автомобиль. Обычная серая «Победа» без особых примет. А подле нее – трое невзрачных и таких же незапоминающихся, как и машина. Но в костюмчиках и галстучках. Похожи на тех, кто его арестовывал три месяца назад. Но – другие.
Они как-то очень ловко Данилова перехватили и усадили на заднее сиденье. Потом у них там во дворе состоялся с конвоирами бюрократический момент: сдали-приняли арестованного, прямо подписи в бумагах. Затем двое уселись по обе стороны от Алексея, а один – на водительское кресло.
Что ж! Значит, вряд ли отправляют на расстрел.
На легковушке на расстрел не возят.
И – наверное, не на этап. Тогда бы с вещами выводили. И тоже не на «Победе».
Хоть какая-то новость и разнообразие в томительной тюремной жизни. А раз так – значит, новая надежда.
«Победа» вырулила из тюремного двора. И тут узник заметил: машина-то непростая. Все окна завешаны плотными шторками. Ничего не видно ни с заднего сиденья, ни с переднего. Только лобовое стекло нормальное. Интересно, как шофер правит – в боковые зеркала ведь не посмотришь. А назад? Данилов попытался обернуться – однако сосед справа одернул: «Прямо сидеть». Алексей подчинился. К тому же, глядя вперед, тоже многое можно было увидеть. Выехали из одних тюремных ворот, потом в тамбуре состоялась еще одна проверка: вертухаи заглянули, кого везут, открыли багажник, капот, под авто с зеркальцем заглянули. Наконец распахнулись внешние ворота, вырулили на волю, и Данилов неотрывно вперился в лобовое. За окном – городской пейзаж, и сразу видно: Москва! Она здесь, в СССР-1959, такая зеленая, ухоженная, с высокими зданиями и ровными мостовыми. Места сразу показались знакомыми, а потом до него дошло: ведь это Лефортово! Ставшее родным, где он проучился полгода в Технологическом институте, прожил в тамошней общаге. Значит, его держат в Лефортовском политическом изоляторе – спецтюрьме КГБ. Выходит, он важная птица! А разве нет?
